Период индустриализации в СССР обычно ассоциируется со строительством новых заводовгигантов. Однако в 1920-е гг. было восстановлено и реконструировано много дореволюционных предприятий. Одним из таких являлся Карабашский медеплавильный завод, построенный на средства англо-русского капитала. В ноябре 1918 г. это технически передовое предприятие цветной металлургии из-за столкновений Гражданской войны было остановлено, рудники затоплены. Деиндустриализация имела крайне негативные социальные последствия для рабочего поселка. Население сократилось с 20 тыс. до 3 тыс. человек, началась маргинализация жителей: распространялись пьянство и взяточничество, венерические болезни и туберкулез.
Советское руководство, понимая, что экономике страны нужна медь, попыталось решить проблему методами НЭПа, сдав завод в концессию. В 1921 г. нарком внешней торговли РСФСР Л. Б. Красин начал переговоры с инвестором Лесли Урквартом, который в свое время привлек А. В. Буданов Восстановление медеплавильного производства в Карабаше в середине 1920-х годов финансовые средства для постройки Карабашского медеплавильного завода. Однако англичанин имел свои счеты с советской властью. Он потребовал выдать ему компенсацию за проведенную 27 декабря 1917 г. национализацию Кыштымского горного округа с возмещением упущенной выгоды в размере 80 млн руб. При этом, по оценке председателя правления треста «Уралмедь» В. С. Гулина, сделавшего 2 апреля 1925 г. в Карабаше доклад на общем собрании заводской партийной ячейки РКП(б), все предприятия бывшего Кыштымского горного округа оценивались на тот момент в 16 млн руб., а закрытый Карабашский завод с затопленными рудниками — в 3 млн руб. В итоге советская власть использовала фамилию англичанина как символ хищнического капитализма, обвинив его во всех бедах местных жителей. Рабочих мотивировали доказать, что они сами смогут восстановить завод и рудники. В агитационной заводской стенгазете «Петля Уркварту» автор под псевдонимом Е. К. А. 28 мая 1925 г. опубликовал стихотворение:
К пуску Карабаша
Молчал завод семь долгих лет…
Все обветшало, износилось
И плавок меди больше нет,
Лишь вьюга по цехам носилась!
Молчал завод, разрухой сжат…
И Уркварту его едва не сдали.
Но! Договор Ильич забрал назад,
И вновь цеха покорно ждали…
Прошли года…
И Ильича уж нет,
Но… карабашцы Уркварта не звали.
Сияет ало плавок свет, Карабаш пустили сами.
На восстановление предприятия пришлось изыскивать финансовые резервы внутри страны. Было решено сформировать Карабашский медеплавильный комбинат, под руководством которого объединить завод, рудники и 40-километровую узкоколейную железную дорогу Карабаш — Кыштым на правах цеха. Предприятие было подчинено хозрасчетному государственному уральскому медному тресту «Уралмедь» при ВСНХ. Правление треста располагалось в Свердловске по адресу: ул. Розы Люксембург, 3.
Правление Уралмеди по разрешенной смете выделило на восстановление медного производства и рудников в Карабаше более 900 тыс. руб. в 1925 г., а за пятилетку с учетом затрат на модернизацию и строительство Богомоловского медеплавильного комбината планировалось инвестировать до 7 млн руб. Этот проект был поддержан ВСНХ в 1924 г., и утвержден Советом труда и обороны СССР. Медь была крайне необходима советской экономике для электрификации страны, электротехники, оборонной промышленности (например, для производства боеприпасов) и других нужд. К тому же в карабашской черновой меди содержались золото и серебро.
За день до выступления в Карабаше, 1 апреля 1925 г., В. С. Гулин докладывал на заседании президиума Кыштымской организации РКП(б) о сроках, которые ВСНХ установил для восстановления Карабашского медеплавильного комбината. Он указал, что пуск предприятия планировался два с половиной года назад, но из-за долгих переговоров с англичанами задерживался. Затем государство выделило средства, чтобы начать восстановление производства 1 января 1925 г., но средства поступили позже, и работы начались лишь 15 января. Первого июня планировалось осуществить выплавку черновой меди, с 1 июля запустить механическую и пароэлектрическую мастерские. После прений по докладу, в которых участвовали Н. А. Шадеркин, А. П. Савельев, П. Н. Крючков и другие, было решено перебросить в Карабаш группу ударных рабочих и специалистов из треста, направить подготовленных специалистов с Кыштымской биржи труда, а также обратиться за помощью в подборе кадров в Свердловский окружком. Кадровая проблема была серьезной, так как к весне 1925 г. в Карабаше осталось не более 18 % квалифицированных рабочих с опытом работы на предприятии.
Восстановление производства в Карабаше началось в тот же год, когда на декабрьском XIV съезде ВКП(б) в стране был объявлен курс на индустриализацию. Восстановление предприятия было одним из предвестников нового экономического курса. Уже в мае 1925 г. на партийных собраниях трудящиеся активно обсуждали решения XIV партийной конференции, прошедшей в апреле 1925 г. В Карабаше одобрили ключевой сталинский тезис о необходимости построения социализма в отдельно взятой стране до начала мировой революции, чтобы сохранить социалистическое государство в условиях «временного усиления капитализма на Западе». Двадцатого мая 1925 г. после доклада Андроникова общее собрание членов РКП(б) Карабашского завода по председательством лидера фабричнозаводского комитета предприятия И. И. Непутина единогласно поддержало новый курс партии, который карабашцы по факту уже начали реализовывать.
В целом партийная организация Кыштыма активно помогала в восстановлении производства. На заседании президиума райкома РКП(б) 28 января 1925 г. было решено организовать партийную ячейку при Карабашском заводе. Активным инициатором ее создания был Василий Павлович Ичев. Член президиума Кыштымского райкома РКП(б) А. П. Швейкин также помогал в организации заводской ячейки, которая была создана 28 января 1925 г. на заседании президиума Кыштымского райкома РКП(б). В бюро ячейки были избраны три активиста: В. П. Ичев, директор Карабашского комбината С. П. Устинов и М. А. Зимин; кандидатами стали В. П. Пятлин и И. Ф. Назаров6. Из Кыштыма в Карабаш командировали ряд специалистов по производственной и партийной работе: Ивана Осиповича Абрамова и Данила Ивановича Маркина, а также инженера с закрытого динамитного завода Афанасия Дмитрина. К концу 1925 г. в составе карабашской партийной ячейки числились уже 107 коммунистов, в том числе семь женщин, а также 127 кандидатов в члены партии.
Директор Карабашского комбината Сергей Платонович Устинов являлся активным коммунистом (партийный билет № 195400) и регулярно докладывал на партийных собраниях о ходе восстановления производства. Например, 23 апреля 1925 г. на общем собрании членов и кандидатов в члены РКП(б) комбината он рассказывал о ходе откачки воды из шахты Американского рудника, которая шла успешно и достигала объема 15 тыс. ведер в час. Устинов заявил, что к 1 сентября 1925 г. восстановление рудничных шахт будет завершено и можно будет приступить к добыче руды8. Без начала добычи запасов из старых отвалов хватало не более чем на 50 % годового плана. В 1925 г. средств и ресурсов имелось на восстановление лишь трех рудников: Американского, Смирновского, Карпинского.
В целом процесс восстановления завода был трудным, так как оборудование в ноябре 1918 г. было остановлено внезапно и не законсервировано, часть кровли прохудилась и агрегаты подвергались воздействию атмосферных осадков. Частично были разрушены деревянная эстакада, пылеуловительная камера, кирпичная кладка и газоотводные трубы ватержакетных печей, лещади горнов печей, металлические каркасы напыльников и т. д.
Рабочие были заинтересованы в возрождении производства и самоотверженно трудились над восстановлением. Весной 1925 г. были отремонтированы заводские корпуса, где размещались ватержакеты и конвертеры, заменена кровля, построена деревянная эстакада длиной 55 м и шириной 11 м с контрфорсной железобетонной стенкой, полностью отремонтирован большой (37 футов в длину и 75 дюймов в ширину на уровне колошника) ватержакет № 1; из-за нехватки магнезитового кирпича не удалось перебрать футеровку конвертеров. Была восстановлена работа турбовоздуходувки и компрессора, но из-за отсутствия приборов контроля и проверки их доводка осуществлялась «на ощупь»; в медеплавильном цехе восстановлен 15-тонный мостовой кран; проведен капитальный ремонт водопроводной и осветительной магистралей, подвижного железнодорожного состава и путей.
Эти меры позволяли начать первые плавки меди, хотя оставалось еще много недоделок. Например, не был завершен ремонт ватержакетов № 2 и 3, а также оборудования вспомогательных служб. В итоге 20 мая 1925 г. в 8 часов 30 минут утра был задут загруженный шихтой ватержакет № 1. Однако через 20 минут началось падение мощности воздуходувки, а затем она остановилась. Причина была в попадании воды в турбину из-за неопытности кочегара. Однако воды было мало, и через 15 минут удалось восстановить работу оборудования и продолжить плавку. В 16 часов был выпущен первый шлак. Все же нестабильная работа воздуходувки привела к перегреву колошника, и пришлось в 19 часов приостановить загрузку ватержакета, чтобы понизить уровень разогретой сыпи на 1–2 м ниже колошника. Из-за неравномерности процесса плавки на стенках образовались настыли. Для нормализации процесса печь утром и вечером разогревали калошами с повышенным содержанием кокса (до 200 пудов) и пониженным содержанием кварца (до 180 пудов) и известняка (до 75 пудов). В течение недели удалось наладить стабильный режим работы воздуходувки с упругостью воздуха в 140 мм ртутного столба. В итоге удалось сформировать правильный профиль печи без настылей и перегревов.
Тогда же, 20 мая 1925 г., начался запуск конвертерного производства. На заводе имелись два горизонтальных конвертера с футеровкой Пирса — Смита, которые имели производительность до 40 т каждый. Еще один конвертер был недостроенным. Для запуска их просушивали в течение двух недель. Штейн из переднего горна ватержакета стали в 23 часа перегружать в конвертер, а в 00:10 пустили в конвертер дутье компрессора упругостью 0,75 атмосферы. Однако в 3:40 случилась авария — была сломана штанга для отсечки пара, что требовало однодневного ремонта. Пришлось вылить на пол цеха раскаленный штейн с содержанием 59,63 % меди. Ремонт компрессорного оборудования затянулся до 24 мая, а 26 мая 1925 г. удалось получить первую черновую медь с содержанием в 98,21 % этого ценного металла. В качестве горючего для плавок использовали кемеровский кокс и егоршинский антрацит.
Важным событием в процессе восстановления комбината стало начало работы Американского рудника, который затем был переименован в Первомайский. Это случилось 28 мая 1925 г. Месторождение было открыто в 1912 г. и располагалось в 1 км южнее завода. Руда здесь была качественной, почти без вкраплений и сланцев, с повышенным содержанием меди, но запасы ее были невелики.
Местную партийную ячейку РКП(б) возглавлял М. Е. Марченко, активными коммунистами были К. Ф. Язев, И. Д. Гуськов, В. А. Дятлов и др. В итоге именно 28 мая 1925 г. стало считаться датой официального пуска завода. Однако директор комбината С. П. Устинов на заседании кыштымской районной организации РКП(б) 31 мая — 3 июня 1925 г. назвал датой пуска предприятия 20 мая. Он также отметил, что рабочие завода проявили сознательность, добились досрочного пуска завода на десять дней раньше срока, а рудника — на 2,5 месяца. Он радовался, что при пуске завода удалось избежать распространенного тогда на Урале явления — «спецеедства», при котором рабочие всячески ущемляли инженерно-технический состав, спекулируя «классовой идеологией».
Стараниями треста «Уралмедь» и партийной организации на предприятии был собран квалифицированный инженерно-технический состав. Заместителем управляющего комбинатом стал К. И. Сухоруков, техническим руководителем — А. Ф. Антонов, заведующим медеплавильным цехом — В. И. Смирнов, электромехаником завода — Б. Н. Шамов, механиком рудников — А. И. Веселов, лабораторию возглавил В. А. Аглицкий, отражательной печью заведовал В. А. Рудлевский, чертежно-конструкторским бюро — А. А. Иванов. Большой вклад в восстановление предприятия внесли старший мастер ватержакетных печей Б. А. Гассо, старший мастер отражательной печи Г. А. Морозов, начальник механического цеха А. Г. Мамкин и его заместитель И. Н. Шерстнев, инженеры Е. К. Красницкий и В. Н. Кривоусов, горные мастера Г. А. Добрынин и П. Н. Путилов, механик шахты А. А. Казанцев, механик металлургического цеха И. Я. Макшанцев, сменные мастера ватержакетных печей В. Н. Глазков, В. А. Гужавин, И. М. Костин, Г. Д. Мелентьев, П. Л. Милеев, А. Г. Щербаков. Значительный вклад в восстановление энергетического хозяйства внесли И. Я. Бисярин, С. С. Малоземов, А. К. Носов, К. И. Носов, И. М. Сорокин, Н. К. Чепурковский, П. Г. Чуфаров и др.
Однако пуск завода еще не означал его стабильной работы. Начало производственного процесса выявило различные недоработки и проблемы. Партийная организация завода и цеховые ячейки активно участвовали в купировании негативных явлений. Большую работу проделали коммунисты медеплавильного цеха, где секретарем бюро ячейки РКП(б) был С. П. Огарков. После его отъезда на учебу на рабочий факультет на общем собрании 7 сентября 1925 г. секретарем был избран член партии с 1922 г. грузчик меди Иван Григорьевич Мохнов. Высокую активность проявляли коммунисты: грузчик меди Н. Ф. Акимов (куратор комсомола и организатор кружка по изучению истории партии), рабочие Н. А. Грибанов и В. Д. Притула, бывший лесничий И. Ф. Назаров.
На заседании бюро ячейки РКП(б) медеплавильного цеха 24 июня 1925 г. заведующий цехом В. И. Смирнов отмечал, что при восстановлении работы цеха не было достаточного количества инструментов и материалов, штат рабочих был новым, неопытным, но им удалось восстановить работу и даже превысить довоенные показатели. Однако остались проблемы с обеспечением рабочих спецодеждой (на уровне 65 % от потребности), что снижало производительность труда у печей, провоцировало прогулы. Прибывшим рабочим не хватало квартир, что также негативно сказывалось не результатах труда. Для решения этих проблем было решено обратиться в фабрично-заводской комитет комбината.
Партийная организация активно взаимодействовала с инженерно-техническим составом с целью решения производственных проблем. Например, на механическом совещании медеплавильного цеха 23 июля 1925 г. под руководством коммуниста П. С. Немытова и секретаря ячейки С. П. Огаркова старший мастер ватержакетных печей Б. А. Гассо отмечал, что для стабильной работы ватержакетов требуются качественный уголь и кессоны для генераторов, мастер Балдуков поднял проблему работы клапанов. В процессе эксплуатации выяснилось, что с восстановленной эстакадой возникла проблема: появились трещины в старых балках из-за того, что забыли установить кронштейны. Восьмого октября 1925 г. заведующий цехом досадовал, что из-за поступления руды низкого качества было недовыплавлено 800 пудов черновой меди. Чтобы повысить мотивацию рабочих, цеховая ячейка стремилась привлечь трудящихся в партию, обещая потенциальный карьерный рост. Например, в сентябре в члены партии были приняты рабочие П. В. Тимофеев, М. Худяков, И. Е. Быков, Ф. Каргин, З. Серикова, Н. И. Локацков, А. Мурыгин, И. Г. Быков; кандидатами стали М. П. Костин, В. Г. Быков, М. Ф. Анкудинов, П. М. Борисов.
Производственные проблемы, даже второстепенные, были на личном контроле у директора комбината С. П. Устинова. Например, 17 июля 1925 г. на заседании бюро коллектива РКП(б) предприятия он отмечал, что в медеплавильном цехе начались сбои в работе восстановленного крана. Его беспокоили технические проблемы на Смирновском руднике, где имелись сложности с проходкой до второго горизонта. Директор принимал эффективные меры по преодолению перебоев в снабжении Американского рудника перфораторами, капсюлями и фитилями, чтобы углубить горизонты выработки, а производительность рудника довести до 6 млн пудов в год. Это позволило бы обеспечить медеплавильный цех 5000 пудов руды ежедневно для стабильной выплавки меди. Устинов неоднократно поднимал перед руководством треста проблему электрификации завода и рудников. Он добился ассигнования предприятию 800 тыс. руб. на постройку в 1926 г. железобетонной эстакады в медеплавильном цехе и закупку оборудования. Требовал от советских организаций и руководства треста выделить ресурсы на жилищное строительство.
Партийные органы Уральской области всех уровней контролировали процесс восстановления производства, собирали и обобщали материалы для разработки дальнейших планов модернизации производства. Так, 9 июля 1925 г. на заседании бюро Свердловского окружкома РКП(б) представители заводоуправления комбината и партийной ячейки Карабашского завода докладывали о ходе восстановления производства. В прениях участвовали руководитель Уралмеди В. С. Гулин, член президиума и секретарь Кыштымского райкома РКП(б) Н. А. Шадеркин, председатель исполнительного комитета Свердловского окружного совета Г. Н. Пылаев, а также партийные активисты Рябинин, Розенталь, Ретнев, Перескоков. Руководящий состав округа проинформировали о наиболее важных проблемах и задачах модернизации предприятия. Было признано, что необходимо осуществить электрификацию завода для снижения себестоимости, улучшить медицинскую помощь и снабжение рабочих спецодеждой (для решения проблемы постановили привлечь Уралпрофсовет и профсоюз металлистов). Важной задачей было признано установление телефонной связи между Карабашом и Кыштымом. Как всегда, внимание уделялось работе с трудящимися: было решено усилить политическое просвещение и привлекать рабочих в партию, завезти в Карабаш литературу. Фабрично-заводскому комитету было указано активизировать работу производственных совещаний. Кыштымский райком РКП(б) после совещания активизировал работу по приему трудящихся в партию. Например, 12 августа 1925 г. на заседании президиума Кыштымского райкома РКП(б) кандидатами в члены партии стали рабочие Карабашского завода М. В. Филаретов, М. В. Казурин, П. С. Немытов, Д. А. Пушкарев.
Все же комбинату для нормальной работы нужно было как можно скорее восстанавливать добычу на рудниках. Как оказалось, сведения о том, что на заводе имеется запас добытой до остановки предприятия руды в объеме 5,5 млн пудов, были преувеличенными. Добытых колчеданов с Американского рудника хватало лишь для работы малого ватержакета № 3 с суточной потребностью 410 т. На руднике было добыто: в июне — 737,1 т, в июле — 3228 т, в августе — 3230 т, в октябре — 3500 т, в ноябре — 4040 т, в декабре — 4500 т. Труд горняков был тяжелым, что приводило к росту числа прогулов и конфликтам рабочих с администрацией.
К началу декабря 1925 г. был закончен водоотлив Смирновского рудника до глубины 228,1 м, но добыча проходила в малых объемах из-за недостатка перфораторов и газовых труб. К 20 декабря 1925 г. Карпинский рудник был откачан до глубины 77,2 м и мог приступить к работе. Вскоре его переименовали в Сталинский и добыли здесь за 1926 г. 30 914 т медистого колчедана и 5527 т серного колчедана.
Нехватка руды и нестабильное снабжение углем и коксом для печей отрицательно сказывались на объемах выплавки меди в 1925 г.: в мае было выплавлено 62,51 т, в июне — 409,51 т, в июле — 241,784 т, в августе — 106 т, в сентябре — 291,8 т. При этом заводу удалось перевыполнить план за последний квартал 1925 г.: было выплавлено 1249,3 т (125 % квартальной производственной программы в 1000 т), в том числе в октябре — 497,5 т, в ноябре — 419,8 т, в декабре — 332 т. Всего за 1925 г. было выплавлено более 2349 т черновой меди, которую направляли для рафинирования в Кыштым. Важно также отметить, что в этой черновой меди сдержались ценные для страны Советов ресурсы — золото и серебро, которые можно было извлечь при дальнейших переделах. Например, в сентябре 1925 г. в черновой меди содержалось 385 кг 581 г серебра и 31 кг 452 г золота, в октябре — 587 кг 698 г серебра и 50 кг 11 г золота, в ноябре — 513 кг 758 г серебра и 42 кг 699 г золота, в декабре — 420 кг 865 г серебра и 32 кг 492 г золота.
В целом за 1925 г. стараниями трудового коллектива был произведен капитальный ремонт конвертера № 2 (заменена футеровка, осмотрены опорные ролики с подшипниками, поставлена обрешетка для вытяжного колпака); для конвертера № 1 поставлен вытяжной колпак, вдоль изложниц проведены рельсовые пути с деревянным помостом для транспортировки меди; капитально отремонтированы ватержакеты № 2 и 3, кессоны и водопроводная система; спускные плиты и заслонки заменены новыми; днища передних горнов выложены магнезитовым кирпичом; боковые стенки заменены новыми; колошниковая площадка перекрыта листовым железом; электрическая проводка для электровозов заменена новым троллейным проводом; капитально отремонтирована ватержакетная печь и т. д.
Итоги восстановления производства на Карабашском медеплавильном комбинате подвели на производственной конференции предприятий треста «Уралмедь», начавшейся 30 ноября 1925 г. Участники мероприятия отметили «энергично проведенную при наличии невероятных трудностей работу» по восстановлению комбината. Всем была очевидна необходимость электрификации производства, запуска отражательной печи, полного восстановления железнодорожного транспорта для выхода на полную загрузку производства на довоенном уровне к третьему кварталу 1926 г.
Однако восстановление производства, как отмечалось выше, было связано не только с решением технических проблем, но и с преодолением десоциализации части трудового коллектива. Негативное социально-психологическое наследие безработицы следовало преодолеть. Люди отвыкли систематически работать. Эмоциональный порыв, связанный с надеждой на улучшение качества жизни после запуска медеплавильного производства, был недостаточен для ежедневного кропотливого труда. К тому же за годы простоя многие жители окрестных поселков пристрастились к алкоголю. Часть людей вернулись к занятию сельским хозяйством и потребовали в середине лета отпустить их, по старой уральской традиции, на полевые работы и в огород. В итоге пришлось остановить работу основных агрегатов завода на период с 16 июля по 19 августа 1925 г., используя это время для проведения ремонтных работ. В последующие годы к этой дореволюционной практике больше не возвращались. Потеря квалификации вела к росту производственного травматизма. Например, в период пуска завода в мае 1925 г. произошло 56 несчастных случаев. Это отрицательно сказывалось на производительности труда, снижало мотивацию.
Не менее сложной проблемой оставалось пьянство, в том числе партийных работников. Проблема неоднократно обсуждалась на партийных собраниях. Так, на заседании бюро коллектива РКП(б) комбината 8 июля 1925 г. по предложению директора С. П. Устинова было решено создать комиссию для разработки мер по проблемам партийной этики и дисциплины, в которую кроме директора вошли Г. Д. Мелентьев и И. И. Непутин. Работы у комиссии было много. Например, 24 и 25 июля 1926 г. на Смирновском руднике произошел случай массового пьянства рабочих с участием местных коммунистов Ичева и Заржицкого, в результате чего рабочие не вышли на работу 25 и 26 июля. Злоупотребляли алкоголем и ответственные руководители, например заведующий поторожным цехом Ф. Н. Тестов. Его пришлось заменить М. А. Зиминым. Тестову за пьянство и дебоширство был объявлен строгий выговор с предупреждением и занесением в личное дело. По этой же причине сняли с должности и исключили из партии секретаря партийной ячейки механического цеха Малоземова, который разлагающе действовал на рабочих. Однако эксцессы периодически возникали и в следующие годы. Например, в мае 1926 г. на Американском руднике случилась публичная пьяная драка двух кандидатов в члены партии прямо у рабочего клуба. Пьяный Федор Ершов подошел к пьяному Матвею Соколову, который дебоширил на улице, и похлопал по плечу со словами: «Друг, что делаешь?» Соколов неожиданно достал револьвер и начал бить Ершова по лицу. После протрезвления Соколов ничего не помнил. Тринадцатого мая 1926 г. на заседании бюро ячейки обоих исключили из партии без права восстановления.
Нужно было срочно организовать культурное обслуживание трудящихся, чтобы создать условия для цивилизованного досуга. В поселках было создано четыре клуба: Карабашский, Соймоновский, Американский, Смирновский; при них действовали кружки: шахматный, хоровой, самообразования, драматический; имелась библиотека; читались лекции о вреде религии, о браках и разводах; синеблузники ставили спектакли. Однако эта работа не могла решить социальнопсихологические проблемы мгновенно.
Маргинализация части трудящихся за годы простоя отразилась и в росте личных конфликтов, связанных с «борьбой самолюбий». Так, 22 июня 1925 г. на заседании бюро коллектива РКП(б) Карабашского завода было решено создать специальную комиссию в составе А. Г. Мелентьева, С. П. Устинова, А. А. Дмитрина для налаживания конструктивной работы в паросиловом и механическом цехах. Конфликты возникали там, где труд становился более интенсивным: на Американском руднике, в медеплавильном цехе. К концу года проявило себя и пресловутое «спецеедство». В декабре кто-то написал в прокуратуру жалобу на старого специалиста ватержакетного отделения с иностранными корнями Б. А. Гассо. Помощник прокурора Меркушев арестовал техника. Однако вскоре стало ясно, что донос не имел объективных оснований, а специалист был крайне важен для производства. В итоге фабрично-заводской комитет и профсоюз металлистов при поддержке рабочих нашли юрисконсульта для защиты Гассо. В 1926 г. рабочие, недовольные невысокими заработками, жаловались также на инженера Хлебникова, который заказал себе домой дорогую мебель и обои из Москвы. Этот факт чуть не привел к забастовке «без ведома фабрично-заводского комитета», после того как рабочим не повысили зарплату после запуска большого ватержакета в мае 1926 г. Объяснение, что комбинат и так работает с убытками, их не убедило, и партийный комитет решил пойти на уступки и повысить оплату труда.
Действительно, заработки рабочих в 1925 г. были небольшими — в среднем 46 руб. 85 коп. в месяц, выше доход был у строительных рабочих — до 90 руб., из-за их большой востребованности для восстановления производства. Всего рабочих к декабрю 1925 г. числилось 2030 человек, в том числе в медеплавильном цехе — 308, на Американском руднике — 276, на Смирновском — 292, на Карпинском руднике — 91 человек и т. д. Служащих насчитывалось 168 человек со средней зарплатой 77 руб.
Все эти проблемы приводили к эмоциональным перегрузкам ответственных руководителей. Даже С. П. Устинов 25 сентября 1925 г. просил президиум Кыштымского райкома РКП(б) отпустить его в отпуск на полтора месяца. Руководство райкома понимало сложность ситуации и удовлетворило просьбу, оставив на замену его заместителя К. И. Сухорукова.
Важнейшей экономической проблемой начального периода индустриализации была высокая себестоимость продукции, так как в ходе создания новых производственных мощностей затраты на модернизацию зачастую превышают прибыль, которая появляется обычно через пару лет после выхода оборудования на проектную мощность и его освоения трудящимися. В пусковом 1925 г. на этой проблеме внимание хозяйственных органов не акцентировалось, но в 1926 г. вопрос стал одним из основных. Себестоимость тонны меди в мае 1926 г. составляла 840 руб. 56 коп. при плане 616 руб. 10 коп., а добычи колчедана — 8 руб. 72 коп. при плане — 7 руб. 61 коп. Завод работал как планово-убыточный. Причин для этого было много. Прежде всего неполная загрузка печей с периодической остановкой требовали повышенных затрат топлива на разогрев, ремонт также требовал средств. Повышала цену некачественная работа рудников, иногда поставлявших сырье с большим количеством пыли и влаги, которые смерзались зимой. Были и социальные проблемы: прогулы, низкая квалификация, пьянство. Убыточность предприятия не позволяла повышать заработную плату, что обостряло социальные противоречия.
Одним из методов повышения экономической рентабельности была электрификация комбината, но для этого надо было строить линию электропередачи, нужно было также выбрать источник энергоснабжения. Эту задачу удалось решить с началом масштабной индустриализации страны, когда в Челябинске в 1930 г. была запущена ЧГРЭС, а в 1931 г. проведена линия электропередачи на 110 кВ до комбината в рамках проекта ЛЭП «ЧГРЭС — Кыштым — Карабаш — Златоуст — ЧГРЭС».
На административно-техническом совещании при правлении Уральского медного треста 8 – 10 апреля 1926 г. были поставлены основные задачи на 1926 г. Карабаш здесь представляли: управляющий С. П. Устинов, технический руководитель А. Ф. Антонов, бухгалтер А. К. Солодяников, заведующий технико-экономическим бюро А. П. Широков. Программу по выплавке черновой меди за 1925 г. признали удовлетворительной. Базовыми направлениями работы комбината были признаны два: увеличение добычи колчеданных руд и запуск не позднее четвертого квартала отражательной печи.
При этом форсирование добычи руды в шахтах при изношенном оборудовании грозило серьезными авариями. Многие канаты были изношены и могли оборваться под весом пятитонных скипов, что произошло, например, на Смирновском руднике (переименован в Рыковский, затем в Ворошиловский). Была и более коварная скрытая угроза: после откачки затопленных стволов шахт начались подвижки влажной породы, эти «линзы» медленно смещали стволы шахт. Форсирование добычи усугубило эти проблемы, и 1926– 1927 гг. произошло несколько тяжелых аварий в шахтах. Одним из методов обеспечения безопасности стало применение технологии предохранительных полок в наклонных и вертикальных стволах. Нужно было закладывать новые шахты. В 1927 г. началась проходка шахты «Центральная». В декабре 1929 г. удалось восстановить работу шахт Конюховского рудника (переименован в им. Дзержинского).
Восстановление отражательной печи стало одной из основных задач 1926 г. Это было сложным делом. Одиннадцатого января 1926 г. была сделана загрузка продуктов плавки в разогретую отражательную печь. Сразу же начались проблемы: вентиляторы для подачи воздуха в генераторы проработали 30 минут и вышли из строя, воздух пришлось брать из турбовоздуходувок; через несколько часов вышел из строя транспортер золы от газогенераторов, и золу пришлось относить в вагоны вручную; недостаточной была мощность вентилятора, подающего воздух в газогенераторы; с перебоями работали клапаны газоотводов; угольная пыль была ненадлежащего качества и т. п. В результате печь в этих условиях смогла проработать лишь сутки. Решением проблем занималось техническое совещание комбината, куда входили ответственные руководители и ведущие инженеры. По подсчетам специалистов, для успешного ввода в строй отражательной печи к августу 1926 г. необходимо было выделить 83 207 руб. После получения средств работы продолжились. В результате восстановления и модернизации металлургических агрегатов в последнем квартале 1926 г. заводу удалось достичь неплохих показателей. Всего за 1926 г. была добыта 252 041 т руды и выплавлено 5915 т меди. В 1927–1928 гг. комбинат выплавил уже 7630 т черновой меди. Однако сохранялась нестабильность в его работе, оборудование нуждалось в дальнейшей модернизации. В связи с возрождением основного предприятия численность населения Карабаша увеличилась к 1 января 1928 г. до 9380 человек. Началось экономическое и социальное возрождение этой перспективной территории, которое завершилось в 1930-е гг.
А. В. Буданов. Восстановление медеплавильного производства в Карабаше…
Чего я хочу? Я хочу «всего лишь», чтобы мы вышли на тропинку, которая где-то в глубине веков приведет нас к топониму «Челябинск». Мы, элементарно, хотим знать, почему Челябинск назван Челябинском. Задача эта, наверное, не самая первая, но интерес к имени нашего города не угасает и не угаснет никогда. Нам надо знать историю места, на котором стоит гигант-Челябинск, историю урочища Челеби-Карагай, то самое прошлое, в которой таится разгадка нашего топонима. В сущности, нам осталось «всего-навсего» узнать, кто был тот Челеби, который оставил свое имя или звание нашему Карагаю и, в конечном итоге, нашему городу.
Правду сказать, мы его, своего Челеби, никогда и не искали. Думали, что дело это безнадежное. А между тем, подсказка _ на гербе города: верблюд. Если иметь в виду башкир, то они пришли на Южный Урал с юга, из Средней Азии, с Арала и Сыр-Дарьи. Связь между Уралом и Аралом держалась не один век. Став уральцами, башкиры, естественно, возвращались памятью на свою бывшую родину. Память подкреплялась торговлей. Помню, как Виктор Иванович Шевяков, глава Алексеевки в Варненском районе, подвез нас к высокому берегу Тогузака, с которого мы увидели брод, дорогу через реку, а за ним _ пологий берег, где караваны останавливались на отдых после утомительной дороги. Через этот брод много лет переправлялись караваны из Средней Азии, шедшие в Троицк и далее – в Челябинск. Верблюды на улицах города в те времена уже никого не удивляли. С этими караванами шли не только торговцы, но и всякие другие люди, охотники к перемене мест. Не исключено, что среди них попадались и Челеби. А среди тех – тот, которого мы помним до сих пор и не забудем никогда. Поэтому нам и надо возвращаться в те караванные века, в их неизведанную глубь.
Глубокой осенью 1995 года Иван Васильевич Дегтярев отмечал свой день рождения. Ему исполнилось 92 года. Среди гостей – историк В.С.Боже, архитектор М.П.Мочалова и я, слегка опоздавший. Иван Васильевич был на редкость оживлен и улыбчив. Вообще-то он журналистов не очень привечал. И наше знакомство было холодным. Тем не менее, в его последние годы мы подружились. Тогда я написал статью «О роли старика в истории».
Теперь скажу так, как оно было: И.В.Дегтярев – историк, который отыскал в архивах и дал всем нам донесение Тевкелева об основании Челябинской крепости осенью 1736 года. Это сделал именно он, по сути, положив начало истории Челябинска. Он. Первый. Раз и навсегда. Заслуга Дегтярева признана всеми, но все почему-то стесняются сказать, что он – родоначальник, который, так сказать, заложил краеугольный камень и так далее…
«Танцуя» от 1736 года, Дегтярев и остальные исследователи разрабатывали подробную «биографию» нашего города. При этом, Ивану Васильевичу пришлось много внимания уделить разоблачению других, более ранних дат возникновения Челябинска.
В результате получилось так: тому, что было после 1736 года, – все, а что было до 1736 года – ничего. Вроде бы до этой даты у урочища Челеби-Карагай ничего не происходило. Пустое место и пустое время. Поэтому нам трудно судить, за какие достоинства наш город получил право на существование, на долгую жизнь, если не на вечность. Мы лишили его прошлого. Которое, кстати, нам интересно и само по себе. Особенно теперь, когда мы поняли, что разгадку топонима «Челябинск» надо искать именно в прошлом. Где-то там она и висит, недоступная нам.
А ситуация такая. Время от времени на небосклоне челябинской истории возникают два имени – В.В.Зверинского и Ф.М.Старикова. В 1871 году Зверинский имел смелость заявить, что Челябинский острог был заложен на месте современного Челябинска в 1658 году – «для прикрытия слобод, построенных на реке Исети». А Стариков утверждал, что на месте Челябинска в 1696-1700 годах стояла Александровская слобода. Эти сведения каждый раз опровергались. Появлялись и опровергались, появлялись и опровергались. И вот я, рискуя оказаться в числе тех, кто не понимает «намеков», привожу их еще раз. А почему?
Василий Васильевич Зверинский, действительно, не оставил нам тот архивный источник, который подтвердил бы столь раннюю дату рождения Челябинска – 1658 год. Это так. Но, надо полагать, на чем-то он основывался, когда называл такой год. Мы не знаем, на чем, но что-то у него, наверное, было. Если не ссылка на архив, то что-то другое. Не выдумал же он эту цифру. Или это его оплошность, небрежность? Вряд ли. Оплошность – у Зверинского, ученого статистика, считавшегося одним из лучших русских статистиков, причастного к сборникам «Списки населенных мест Российской империи», автора многотомных изданий. Не вяжется это с ним. Да, он не доказал свою дату. Но и мы не доказали его ошибку. Не поняли даже и того, как она произошла. Поучается так, как бывает в жизни: нет справки – и разговору нет. А можем ли мы допустить, что в том 1658 году какая-то крепость закладывалась, но вскоре была брошена и забыта. Ведь между 1658 годом и 1736 годом – 78 лет. Хватило времени, чтобы ни следа не осталось.
Сошлюсь на один пример. В одном из восьми томов «Истории Южного Урала», изданных ЮУрГу, я нашел эти строки: «В 1693 году «Камышевской слободы слободчики Гришка, да Ивашко, да Филька Сысоевых» предпринимают попытку строительства «Изюзельской» слободы близ места впадения речки Зюзелги в Миасс». Попытка не удалась. Башкиры разломал заплот, а слободчиков избили. Не могло ли случиться так, что и в 1658 году некие Гришка, Ивашко и Филька тоже пытались построить слободу на берегу Миасса у соснового бора Карагай?
Что касается Старикова, то о нем можно сказать и то, и сё, но он – явно не фантаст. Он не придумал Александровскую слободу. Он нарек ее Александровской, а не Петровской, не Ивановской или как-нибудь еще. А слободу назвал слободой, а не крепостью, не острогом, не деревней. Значит, он у кого-то «взял» эту слободу, а не сочинил. Конечно, проще всего отрезать: никакой Александровской слободы не было. Или сослаться на то, что у Старикова вообще много ошибок. А у кого их нет? Безошибочно работать историком – невозможно.
Я договорил об этом с Дегтяревым, но он не вникал, он знал свое.
Дело не в том, чтобы реабилитировать Зверинского, Старикова и кого-то еще. Но отринув их безоговорочно, не рискуем ли мы потерять некие исторические знания?
Упомяну и о том, что были и другие спорные авторы и спорные даты. Они тоже изъяты из обращения.
У истории нет последней истины.
Михаил Фонотов
