Несмотря на трудности, выпавшие на долю строителей Верхне-Кыштымского завода, у Демидова были основания предполагать, что и другие задуманные им предприятия будут пущены в строй. 1759 год, как наиболее продуктивный в производственном отношении, давал такую надежду. Прошения, поданные Демидовым в Бергколлегию о новой приписке крестьян, получение разрешений на строительство трех заводов, были явным тому свидетельством.
В течение 1759–1760 годов Н.Н. Демидов получил три разрешения:
1) на строительство Азяш-Уфимского завода, от 23 декабря 1759 года из Берг-коллегии (полученное 11 января); от 10 сентября 1759 года – из канцелярии Главного правления заводов;
2) на строительство Кеолимского завода, от 16 и 22 августа 1760 года из Берг-коллегии; из канцелярии Главного Правления заводов от 31 июля и 26 октября 1760 года. Земля под заводскую дачу была куплена у башкир Сызгинской и Каратабынской волостей по реке Кеолиму (с 1760 по 1917 годы эта речка была южной границей территории Кыштымского горного округа);
3) на строительство Шемахинского завода – от 16 марта 1760 года из Берг-коллегии; от 9 августа 1760 года из канцелярии Главного Правления заводов; земля под заводскую дачу была куплена у башкир Супейской (Упейской) волости по реке Шемахе, где Демидов планировал поставить лесопильную мельницу и четыре кричных молота.
Было начато строительство Азяш-Уфимского завода. Землю под заводскую дачу купили у башкир Шуралинской, Чирлинской и Айлинской волостей в районе впадения речки Азяш в Уфу (илл. 2). Первоначально со стороны Н.Н. Демидова поступило прошение в Берг-коллегию о разрешении строительства завода на реке Азяш, но шихтмейстер С. Костромин, осмотревший заводское место, нашел, что Азяш не река, а маловодная речка, непригодная к строительству завода. После изучения местности Костромин указал заводчику новое место на реке Уфе недалеко от впадения речки Азяш. В указе Берг-коллегии от 23 декабря
1759 года говорится по этому поводу следующее: «По свидетельству ево оказалось ниже той речки Азяша от устья ее, где впала в реку Уфу во ста пятидесяти саженях, на реке Уфе отыскалось ко строению завода весьма место удобно, и оная река Уфа шириною на переборах в межень пяти сажен дву аршин, глубиною по сравнению течению воды в три и три четверти вершка, и тою водою по исчислению поднять может во всегдашнем действии сорок два колеса и шириною по основании фундамента плотина имеет быть 83 сажени, и ежели оную вышиною поднять на 13 аршин и 8 вершков, то будет по поверхности 109 сажен... Вновь
назначенному месту при урочищах впредь для знания учинены на деревьях грани с вырезанием литер таковых: О. Л. К. В. А. У. Д. З. 1759 г., которые толкуются: Описанные Леса К Вновь АзяшУфимскому Демидову Заводу».
Азяш-Уфимский завод был задуман как чугуноплавильный и железоделательный. Первоначально дворянин Н.Н. Демидов хотел построить в нем две домны и 12 молотов. «А ежели и более того водою означенная река фабрик поднимет, – говорилось в заводской ведомости, – и еще, сколько возможно, смотря по воде для ковки железа построено быть имеет». Но на плане, составленном Иваном Медведевским в ноябре 1761 года, были указаны только одна строящаяся доменная печь и две молотовые фабрики с восемью молотами» (рис. 13).
Строительство началось с сооружения плотины. Проектная высота должна была составить 13 аршин 8 вершков (9,6 м), длина по верху – 109 (228,9 м), в основании – 83 сажени (174,3 м). Основные конструкции плотины проектировались из дерева – рубленые свинки, между которых и вовнутрь которых должна была засыпаться глина. Работа по отсыпке плотины началась, очевидно, весной 1761 года. К ноябрю ее насыпь
имела высоту у вешняшного прореза – две сажени и два аршина (5,62 м), а на участке от горы Высокой до ларевого прореза – две сажени (4,2 м). Ровно через год, 14 ноября 1762 года высота плотины на этом участке была доведена до семи аршин (4,97 м). Ее длина составила 105 саженей (220,5 м) при ширине 15 саженей (31,5 м). Заводского пруда не существовало, так как русло реки еще не было перекрыто. «Только чрез реку заимкой не занято, – говорилось в ведомости от 14 ноября 1762 года, – в ней коренные и откосные свинки до верху все срублены, такоже и шиты, ларевым тесом все забраны. В той плотине вешняк в два прореза со всем наготове и в их прорезах запоры по надлежащему доверху зделаны». Также, из основных конструкций плотины практически были готовы к работе водопроходной вешняк, находящийся слева от русла Уфы, длиной 107 (224,7 м), шириной 15 сажен (31,5 м) и заводской ларь для пропуска воды на боевые колеса будущих молотовых фабрик длиной 27 сажен (56,7 м).
Из заводских сооружений были возведены только кирпичные стены доменного корпуса на высоту 10,5 аршин (7,5 м). Молотовые фабрики не были построены. Для их фундаментов были забиты сваи, битье которых производилось двумя копрами, причем, один был оснащен чугунной, а другой – деревянной «бабой».
При заводской плотине находились вспомогательные цеха: кузница, инструментальный сарай, меховая изба. Здесь же размещались продовольственные амбары и сараи для хранения строительных материалов. На территории будущего завода был сооружен кирпичный сарай, в котором наладили производство красного и белого кирпича. Красный обожженный кирпич шел на кладку стен доменного корпуса, а белый – на кладку доменной трубы. Начало образования жилого сектора при АзяшУфимском заводе можно отнести к 1760 году. Тогда под дома мастеровых людей и приказчика было отведено 22 дворовых места (рис. 14).
Одновременно со строительством велась работа по заготовке необходимых строительных материалов (леса, пиломатериалов, горнового и трубного камня, кирпича, дегтя, смолы и т.п.), а также железной руды и древесного угля.
На проблеме поиска полезных ископаемых и, особенно, залежей железной руды, необходимо остановиться несколько подробнее. По Берг-привилегии 1719 года, Берг-регламенту 1739 года и другим законодательным актам периода 1719– 1782 годов, регламентировавшим горное дело в России, промышленники имели право искать полезные ископаемые, как на государственных, так и на частных, вотчинных землях. Это правило распространялось до 1776 года и на горнозаводскую практику Южного Урала. В силу того, что под дачи южноуральских заводов отводились значительные лесные территории, богатые различными рудами и минералами, то их поиск осуществлялся, в первую очередь, на этих вновь отводимых к новым заводам лесных территориях. Не стала исключением в этом отношении и дача Азяш-Уфимского завода. Согласно плану, составленному 5 июля 1759 года унтершихтмейстером С. Костроминым, к указанному заводу была отведена территория, расположенная к западу от Верхне-Кыштымского завода. Ее восточная граница частично проходила по верхнему течению реки Уфы и являлась одновременно западной границей Кыштымской дачи. Начиналась она несколько южнее заводского места, выбранного под Кеолимский завод на реке Большой Кеолим, и проходила через верховье Сакаилга к Уфимскому озеру. Затем граница шла вниз по течению реки Уфы и в районе северных отрогов Юрмы уходила вправо под углом 30° до пересечения с Ямской дорогой, проложенной из Исетской провинции в г. Уфу по уральско-уфимскому участку Старой Казанской дороги (илл. 2). Протяженность этой границы составила около 40 км. Северная граница проходила по вышеуказанной дороге до речки Игалиш, левого притока речки Суроям. На плане эта точка пересечения отмечена как «Бывший Игалашский ям». В сущности, эта дорога была единственной в этом регионе на тот период. Западная граница отвода пересекала горные речки Ияк, Большая и Малая Арша. Южная граница шла от малой Аршы через вершину Юрмы и вновь замыкалась на Большом Кеолиме. Как видно из описаний границ лесоотвода, дача Азяш-Уфимского завода находилась в верховьях реки Уфы, в глухой (и тогда и сейчас) горно-лесной местности, где господствующее положение занимала гора Юрма с отрогами. В сущности, по выражению А. Карпинского, эта гора является одной из горных гряд, которые и образуют собственно Урал, подобно Таганаю, Уреньге и другим уральским хребтам.
Абсолютные отметки горных вершин, оказавшихся в черте лесоотвода, возрастают по направлению с севера на юг от 500 м в северо-восточной части до 985 м в юго-восточной (хребет Юрма). Очертания возвышенностей очень сложны, их склоны, в большинстве случаев, изрезаны глубокими и крутыми логами-долинами, покрыты глыбовыми каменными россыпями. Сами вершины часто увенчаны скалистыми останцами. Большинство гряд и увалов имеют северо-восточное направление. Также район отведенной территории состоит из ряда горных массивов без определенной ориентировки. Здесь располагаются горы: Лысая (613 м), Куватальский камень (650 м), Соколиная сопка (710,2 м), Камушек (976 м), Карандаш (609,7 м), Студеная (652,2 м), Горновая (668,5 м) и другие.
В непосредственной близости от завода, на правом берегу Уфы находятся две Шигирские (Азяшские) сопки, служащие хорошим ориентиром при определении местонахождения АзяшУфимского завода (илл. 3, рис. 15).
На вершинах вышеуказанных гор и сопок коренные породы обнажаются в виде гребней, отдельных скал, на склонах развит курумник, глыбовые осыпи, каменные реки. Также по склонам и у подошв возвышенностей, в верховьях логов, у основания осыпей широко развиты болота, которые по типу питания относятся к грунтовым. Встречаются болота и смешанного типа. Они, как правило, приурочены к речным долинам и прибрежным участкам озер (Уфимское, Барахтан). Растительность указанного района соответствовала и соответствует горно-таежной зоне Южного Урала с ее обычным трехъярусным развитием: древесный, кустарниковый, травянистый. Лесные массивы состояли и состоят из двух основных пород древесины: хвойной (сосна, ель, пихта, реже лиственница) и лиственной (береза, осина, липа, реже клен). По долинам рек растут ольха, тальник, черемуха. По данным Л.И. Левита, залесенность указанной территории в настоящее время составляет 77 %.
Даже из краткого описания местности понятно, что верховья реки Уфы в XVIII веке были суровым и труднопроходимым районом Южного Урала. Тем не менее, демидовские рудознатцы нашли здесь надежные запасы железной руды, которые могли продолжительное время обеспечивать работу металлургических заводов. Ими была открыта целая горная провинция, причем это было сделано без каких-либо предварительных геологических иссле- дований, которые в идеале должны предшествовать подобным разведкам.
Об уральских поисковиках-рудознатцах XVIII века известно немного. Но это не означает, что их не было вовсе, а запасы железа, меди и других полезных ис- копаемых находили исключительно иностранные специалисты, принятые на русскую службу, или случайные люди. Горнозаводская промышленность Урала, как государственная, так и частная, располагала уже к 40-м годам XVIII века необходимым штатом отечественных специалистов, способных вести профессиональную разведку рудных богатств по всему Уралу. Именно в XVIII веке на Урале были разведаны и разработаны железные и медные рудники, добыча из которых осуществлялась на протяжении всего XIX века, причем разведочный бум пришелся на период неограниченного действия Горной свободы в России – 1719–1776 годы.
К их числу необходимо отнести и шесть рудников, разведанных и отведенных к Азяш-Уфимскому заводу: 1. Юшалинский, в 15 км к западу от завода на реке Аушан (приток реки Суроям), в горе Юшали-Арка (рис. 16); 2. Курамский, почти в 12 км к северо-западу от завода на речке Кокшан (левый приток реки Тахта), в горе Курама (рис. 17); 3. Мустафинский, в 14 км от завода (точной географической привязки нет); 4. Азяшский 1-й (верхний), в 15 км к югу от завода на реке Азяш; 5. Азяшский 2-й, в 6 км к югу от завода; 6. Азяшский 3-й, в 6 км к югу от завода (рис. 15).
Согласно геологическим исследованиям, проведенным Д. Николаевым в 1899–1900 годах в Кыштымской даче, из трех вышеуказанных Азяшских рудников в начале XX века действующим оставался Азяшский 1-й, обозначенный на карте как Азяшский верхний. В двух других Азяшских рудниках, из которых также добывали руду на протяжении всего XIX века, на момент проведения исследований разработки были остановлены.
Судя по геологическим описаниям, АзяшУфимское месторождение бурых железняков было разведано неглубокими шурфами на длину около 700 сажен (1470 м) и 100 сажен (210 м) в ширину. В указанных пределах руда залегала гнездами более или менее значительной мощности, неравномерно распределенными в глинистой массе, месторождение имело простирание NS с крутым падением.
Также Николаев отмечал, что «вследствие отсутствия необходимых разведочных работ, запас руды на этом руднике не поддается определению». Аналогичная картина наблюдалась и на некоторых других месторождениях железной руды. Этот факт, по нашему мнению, весьма симптоматичен. После открытия первых железных рудников в XVIII веке, полномасштабные геологические исследования в этом регионе стали проводиться только во второй половине XIX века, в период второго экономического подъема, связанного с отменой крепостного права в России. Среди исследователей, работавших в указанном районе, были известные русские геологи И.В. Мушкетов, В.М. Малахов, А.П. Карпинский, А. Зайцев и другие. В советское время в геологическом отношении этот регион был исследован в 1970-е годы.
Возвращаясь к описанию строительства АзяшУфимского завода, следует отметить, что строительные работы активно велись только до 1762 года. Отчасти это было связано с нехваткой рабочих рук. Первоначально все заводские работы производились собственными крепостными и мастеровыми людьми Демидова, которых заводчик вынужден был перевести с Шайтанских, Кыштымских и Каслинского заводов. Дополнительно Демидов хотел использовать крестьян, приписанных по указам Сената от 23 июня 1756 года и 27 апреля 1757 года к Каслинскому и Кыштымским заводам. Но из-за массового неповиновения крестьян, в начале 60-х годов XVIII века заводы Н.Н. Демидова остались без вспомогательных рабочих. В довершение ко всему, в 1762 году правительственным указом были запрещены не только дальнейшая приписка государственных крестьян, но и покупка крепостных к заводам, причем как купцам, так и дворянам.
Но основной причиной, по которой Н.Н. Демидов первоначально приостановил, а позднее полностью забросил строительство Азяш-Уфимского завода, был правительственный указ 1762 года «О запрещении дворянину Н.Н. Демидову строить заводы на Азяше и Кеолиме». Появление этого указа было вызвано тем обстоятельством, что большая часть лесных дач, отведенных горным ведомством к Азяш-Уфимскому и Кеолимскому заводам, оказалась спорной территорией. На одни и те же леса претендовали как заводчики Мосаловы, так и Н.Н. Демидов. «И сего году июля 17 дня по указу Ея Императорского Величества из государственной Берг Коллегии приказали во оную канцелярию Главного заводов правления послать указ, – говорится в одном из документов Златоустовской заводской конторы 1762 года, – велеть часто реченного дворянина Демидова к строению на показанных речках Азяше и Кеолиме вновь строению заводов пока Берг Коллегии по учиненной выписке рассмотрение учинено будет, строениям, також в рубке лесу и протчего ево Демидова в отведенной Златоустовскому заводу окружности не допускать».
Формально дело началось с прошения Максима Перфильевича Мосалова, поданного в канцелярию Главного заводов правления, и переправленного в 1762 году в Берг-коллегию, вместе с так называемым доношением канцелярии. Смысл прошения сводился к тому, что «…дабы повелено было в силе узаконенных государственных прав и законов о причиненных … дворянином Демидовым обид и притеснения защитить и во отведенную к Златоустовскому помянотому … заводу окружность строения ево Демидова завода не допущать до тех пор, пока во оной коллегии распоряжение и решение учинено будет…». Аналогичная жалоба на Н.Н. Демидова была подана и со стороны владельца Уфалейского завода Ивана Мосаловамладшего.
Из текста правительственного указа следует выделить важную по нашему мнению формулировку: «…велеть … дворянина Демидова … на показанных речках Азяше и Кеолиме … пока Берг Коллегией по учиненной выписке рассмотрение учинено будет, строениям … в рубке лесу … ево Демидова не допускать». Другими словами, еще до решения территориально-лесного спора в судебном порядке, Берг-коллегия приняла сторону заводчиков Мосаловых. На этом злоключения Никиты Демидова в деле «размножения заводов для государственной и всенародной пользы» не закончились. Заводчик какое-то время не терял надежды выиграть спор, но дело затянулось, как показывают архивные документы, на одно столетие, переходя по наследству вместе с заводами от одного владельца к другому. Кеолимский участок был отсужен в пользу владельцев Кыштымских и Каслинских заводов только в 60-е годы XIX века. Недостроенный Азяш-Уфимский завод во время Пугачевского восстания был сожжен башкирами. Специальная комиссия, созданная для освидетельствования уральских заводов, подтвердила факт его уничтожения. На плане, составленном 14 июля 1775 года, имеются только пунктирные линии, фиксирующие полное уничтожение завода (рис. 18). Окончательная смена курса в отношении развития промышленности на Южном Урале произошла в послепугачевский период. Указ 1782 года, отменивший горную свободу в России, завершил целый этап в истории горно- заводской промышленности. Промежуточным в этом отношении стал указ 1776 года, запретив- ший строительство заводов в Башкирии.
Начало кампании по запрещению строительства заводов в Башкирии было положено проектом Оренбургского губернатора И.А. Рейнсдорпа от 11 января 1770 года. Восьмой пункт проекта автор начал со слов о том, что содержание и до- ходы горных заводов Оренбургской губернии надлежит почесть за одну из самых больших и прибыльных ее отраслей. В этом он был, безусловно, прав. К примеру, при сборе десятины с разных промыслов Уфимского уезда (мельниц, кузниц, кожевенных, овчинных промыслов, мыловаренных производств, красильных мастерских, домовых бань, «полавочных» и т.п. – всего с десяти оброчных статей) было получено в казну 344 рубля 83 ½ копейки. Тогда как только от девяти домен и восьми медеплавильных печей в том же 1764 году было получено 940 рублей.
Но, по мнению Рейнсдорпа, если и дальше развивать строительство заводов в Оренбургском крае, то может наступить полное истребление лесов, а небольшая и известная прибыль от излишнего умножения заводов сделает немалый вред и ущерб государству. Главным было то, что по убеждению губернатора, имевшееся на 1770 год количество железных и медеплавильных заводов в Оренбургском крае (до 40) является достаточным и что на этом надо остановиться. «Недовольно сего, чтоб рудные места старательно сыскивать и чтоб по правилам горной науки производить их плавку и в другие поделки, – заключал автор проекта, – но надлежит хранить при том и леса, в великом множестве употребляемые на жжение угля, удаляясь от напрасного их расточения». Предложение Рейнсдорпа об упорядочении заводского строительства было рассмотрено в Бергколлегии. Однако окончательного решения тогда не было принято.
Из всех обстоятельств Пугачевского восстания 1773–1774 годов на территории Башкирии необходимо выделить факт добровольного перехода большинства заводов на сторону Пугачева. В их числе были Каслинский, Верхне- и Нижне-Кыштымские заводы. Все они с января по первую декаду марта 1774 года находились в руках восставших. По архивным материалам, касающимся истории Пугачевского восстания в Каслях и Кыштыме хорошо видно влияние старообрядцев на весь ход событий. Священник каслинской церкви А.И. Дергачев пытался вразумить возмутившихся жителей, но в ответ ему было заявлено: «Мы де Сената указов прежних не слушаем, а все учреждение будет новое». Мятежники заставили заводских священников под страхом виселицы совершать церковную службу по старообрядческим канонам. Именно по этому поводу сокрушался в рапорте Духовному Правлению священник Дергачев. Из заводов Н.Н. Демидова, добровольно перешедших на сторону Пугачева, уцелел только Верхне-Кыштымский. Его приказчик Иван Селезнев, присягнувший восставшим, был повешен карателями.
В начале марта 1774 года Кыштымские заводы, признавшие власть Пугачева и перешедшие на его сторону, подверглись нападению башкирского отряда. Нижний Кыштым был захвачен ими и в первые же часы сожжен. Жителям Верхнего Кыштыма удалось удержать большую часть заводской слободы и сам завод, чему способствовало наличие хорошо укрепленного господского дома. Башкиры, окружив завод, приступили к его осаде, периодически предпринимая попытки штурма. В это время отряд правительственных войск под командованием премьер-майора Гагрина расположился лагерем на Шадринском тракте в четырех верстах от Каслей. Осажденные жители Кыштымского завода, узнав об этом, трижды посылали к майору прошение о военной помощи, но Гагрин, нахлестав по щекам посла, отправил его назад со словами: «Зачем прежде мужики кормили татар хлебом? Умел хлебом кормить, умей и защищаться от них». Только третий посол уговорил премьер-майора Гагрина прийти на выручку жителям Кыштымского завода. Путь отряда проходил через Каслинский завод. Солдаты майора Гагрина штурмовали его утром 12 марта 1774 года. В сражении было убито 57 повстанцев, 420 захвачено в плен, отобрано 300 лошадей и четыре знамени, которые были здесь же публично сожжены. Оставив в поселке незначительную команду, отряд Гагрина ушел в Кыштымский завод, где без особого труда отогнал башкир и занял уцелевший завод. Доменные печи и молотовые фабрики не были повреждены. Сожжено было только 19 домов. Убыток, нанесенный от разграбления заводских припасов, хозяйского и крестьянского имущества, составил 81757 рублей.
29 июня 1774 года Каслинский завод был захвачен башкирами и сожжен дотла. На очевидца это произвело удручающее впечатление: «Каслинск стал степью и делалось все безнадежным». Общая сумма убытков составила 121483 рубля. Подобной участи, за редким исключением, не смогли избежать практиче- ски все заводы Башкирии. По свидетельству Д. Кашинцева, башкиры уничтожили более 30 металлургических заводов.
Оренбургская секретная комиссия, обобщая результаты допросов, пришла к выводу, что причиной массового перехода горнозаводских жителей на сторону Пугачева является «народное здешнего края невежество, простота и легковерие, при помощи вымышленного от злодея обольщения их расколом, вольностью, льготою и всякими выгодами». Становится очевидно, что решение Сената о запрещении строительства заводов на территории Башкирии, противоречащее интересам горнозаводчиков, в числе кото- рых были такие крупные представители господствующего класса, как Шуваловы, Строгановы, Демидовы, было принято прежде всего по политическим мотивам.
До тех пор, пока русское население заводов Башкирии вело себя лояльно по отношению к правительству, последнее шло на поощрение частной инициативы в металлургической промышленности, вплоть до принятия беглых на заводах. Но стоило только яицким казакам, крестьянам, заводским жителям открыто выступить против правительства и лично Екатерины II, заявив, что «мы де Сената указов прежних не слушаем, а все учреждение будет новое», как царские высокопоставленные чиновники, с одобрения императрицы, бросили заводы и русское горнозаводское население на произвол судьбы.
Правительство Екатерины II, договорившись с башкирскими предводителями, пошло на прямое уничтожение мятежных заводов руками башкир, и отказалось от строительства новых заводов. Башкиры, недовольные металлургическим строительством, принялись с ожесточением жечь и разрушать заводы.
За оказанную услугу они были не только прощены за участие в восстании на стороне Пугачева, но и получили удовлетворение практически всех своих религиозных и политических требований. Предводителям восстания – Юлаю, Салавату и другим была сохранена жизнь. Не случайно, в сводной ведомости колодников, содержавшихся в Тайной экспедиции, была сделана запись о том, что ни один из башкирских предводителей не был подвергнут физическим наказаниям. Данный факт оспаривался советскими историками, но убедительных доводов так и не было приведено. Боеспособные башкирские полки русское правительство начало использовать в качестве полицейских войск против заводских жителей, поселенных при заводах в Башкирии. Указами от 23 февраля 1797 года и 10 апреля 1798 года в Башкирии введено кантонное правление. Тем самым башкирское войско было подчинено Военному ведомству и приравнено в правах к казачьим войскам.
Таким образом, запрещение строительства заводов в Башкирии объективно было в интересах башкирских вотчинников. В сущности, это был политический сговор, уступка в обмен на политическую лояльность. В прошении башкирских депутатов, поданном в сентябре 1793 года императрице, перечисляются дарованные башкирам царские милости. «Народ, словущий башкирцы, – говорится в прошении, – через нас приносит тебе благодарение: 1) за создание ... народу нашему мечетей; 2) за установление по закону нашему Духовного собрания; 3) за учреждения народу нашему муфтия; 4) что закон наш исполнять по своему обряду и вере дана нам полная ... воля; 5) что из башкирских полков, служащих в минувшую войну под шведом, многия награждены чинами, медалями». В сущности, здесь озвучены все требования Батырши. В этом перечислении нет только упоминания о том, что с 1776 года на территории Башкирии прекратилось отчуждение земель под заводы, но есть просьба о подтверждении прав на землю. «Сверх того земли, которые всемилостивейше пожалованы предкам нашим, – говорится в прошении, – утвердить в непоколебимое, вечное и потомственное владение наше». По закону российского государства строительство новых заводов влекло за собой отвод новой башкирской территории с лесами, рудными месторождениями в 50-верстной окружности. С прекращением строительства заводов автоматически отпадала необходимость новых земельных отводов.
Указом Сената от 13 июля 1776 года было окончательно запрещено строительство заводов на территории Башкирии. После этого ни центральная, ни местная администрация не делали больше попыток к его пересмотру, фактически это означало завершение процесса государственной горнозаводской колонизации.
О том, что это был государственный колонизационный процесс, говорит тот факт, что помимо отчуждения башкирских земель, происходило массовое переселение русских крестьян в Башкирию, разрешенное государством. Специфика процесса заключалась в том, что передача земельных участков горнозаводчикам изначально производилась не для владения и пользования поверхностью земли, а для извлечения и переработки полезных ископаемых. Причем, разведка и добыча полезных ископаемых осуществлялась на основе действия принципов горной свободы и горной регалии, принятых в России Петром I в 1719 году. В свою очередь, провозглашение указанных принципов свидетельствовало о том, что в петровской России существовала промышленная политика, проводившаяся в общенациональных интересах.
С отказом российского правительства от политики горнозаводской колонизации, ее процесс не прекратился окончательно. Металлургические заводы в Башкирии после их уничтожения башкирами в 1774 году не были брошены русским населением. Более того, практически все они, за редким исключением, были восстановлены. Следует обратить внимание на тот факт, что указ 1776 года о запрещении строительства заводов в Башкирии вышел уже после восстановления сожженных заводов. В таблице, составленной Д. Кашинцевым, указано всего семь не восстановленных заводов, в том числе недостроенный Азяш-Уфимский, маломощные Ирнянский, принадлежавший П. Рычкову, и Курганский графа Ягужинского, а также Саралинский завод, бездействовавший и до Пугачевского восстания.
Заводы оставались прибежищем для беглого, в том числе старообрядческого, населения России, вынужденного по тем или иным причинам сойти с прежних мест проживания. Это утверждение верно и для послепугачевского периода. Тем более что правительство России указом 1762 года предоставило старообрядцам возможность свободного поселения на Урале и в Сибири.
Несмотря на указ 1776 года, запрещающий строить заводы, а значит и отводить к ним земли, в Башкирии продолжался процесс отчуждения земель, с той лишь разницей, что из области официально разрешенной законом, он перешел в сферу незаконного оборота. В конце XVIII и на протяжении всего XIX века судебные инстанции были просто завалены жалобами на уральских горнозаводчиков со стороны башкирского населения. Основной причиной этих жалоб был самовольный захват башкирских земель заводами. Широкое распространение получила аренда башкирских земель русским населением, причем не только заводчиками, но и рядовыми крестьянами под пашню.
Последним, завершающим череду указов 1760–1764 и 1776 годов, стал манифест Екатерины II «О распространении права собственности владельцев на все произведения земли на поверхности и в недрах ее содержащиеся» от 28 июня 1782 года. В преамбуле говорилось, что манифест о праве полной собственности принят исключительно для того, чтобы «ознаменить 20-летие царствования... выгодами подданным нашим в рудокопных их промыслах». Там же подчеркивалось, что правительство не могло раньше предоставить подданным право полной свободы «по состоянию тогдашнему управлению в губерниях и областях, изобилующих богатствами в земле сокровенными». В первом пункте манифеста провозглашалось право собственности каждого владельца поверхности земли на ее недра. В третьем пункте предписывалось, чтобы все горные работы в частных землях совершались только с согласия собственника земли. Всего в манифесте было 17 пунктов, а в заключении особо подчеркивалось, что указ от 10 декабря 1719 года о Берг-привилегии отменяется.
13-й пункт манифеста, по сути, подтверждал действие указа от 13 июля 1776 года: «Запрещается инако основать заводы, – говорилось в названном пункте, – как или на собственной земле или по добровольному условию с другим, следовательно, никто не должен требовать для того больше земли, нежели он имеет». Следующий 14-й пункт запрещал требование отвода казенных лесов. Каждый, по мнению законодателей, должен был пользоваться своими собственными или по договору отведенными лесами. Другими словами манифест накладывал вето на отчуждение башкирских земель.
Манифест был объявлен после того, как в 1781 году, в соответствии с губернской реформой 1775 года, на Урале были образованы Пермское и Уфимское наместничества. Казённые горные заводы были подчинены вновь местной администрации с той лишь разницей, что вместо воеводы там могла распоряжаться казённая палата, в обязанности которой входило управление казёнными заводами при строгом запрещении вмешательства в дела частных заводов.
Берг-коллегия, как специализированный и профессиональный орган управления горной частью, была упразднена. Если ранее эта коллегия могла аккумулировать финансовые средства, направляя их на решение наиболее затратных вопросов, оказывать техническую и кадровую поддержку частным вновь строящимся металлургическим заводам, то есть проводить согласованную и продуманную горную политику, то при ее ликвидации частные заводы оставались один на один с неподъёмными проблемами. Отсутствие государственной опеки идеально подходило для развития частной инициативы в других, менее затратных, отраслях хозяйства, например, легкой промышленности, но черную и цветную металлургию лишало перспективы. Тем более государственная поддержка была нужна в России, где никогда не было свободных крупных капиталов, требующихся для расширенного воспроизводства. Все средства, необходимые для горной отрасли, добывались путем перераспределения государственной казны, земельного и лесного фонда, людских ресурсов, а также в значительной степени за счет колонизуемых территорий с большим запасом полезных ископаемых, например, Башкирии.
Для правильного представления о важности акта отмены горной свободы в России может служить опыт других стран, к примеру, Франции, которая первой в Западной Европе приступила к коренной переработке горных законов. Этот вопрос достаточно полно раскрыт в книге А. Штофа «Сравнительный очерк горного законодательства в России и Западной Европе» (1882). Ниже будут представлены наиболее яркие примеры, иллюстрирующие суть проблемы. Непродуманные действия французских королей привели горное законодательство этой страны в полный хаос. В Национальное собрание посыпались петиции об улучшении горных законов. Тогда депутаты, понимая всю важность проблемы, приступили к ее обсуждению. В марте 1791 года по этому поводу был сделан доклад, смысл которого сводился к следующим важным положениям: «Изменчивое законодательство уничтожает всякую промышленность, так как гражданин, не могущий рассчитывать на постоянство покровительствующего ему закона, работает нехотя, мучимый беспокойством и недоверием»; Государство не должно отказываться от своего права собственности на ископаемые богатства и передавать его землевладельцам, так как разработка в обширных размерах ископаемых непосильна одному человеку, а если она производится в компании с кем-либо, то требует полного согласия, которое возможно только тогда, когда недра принадлежат государству. В заключительной части доклада было сказано: «Ископаемые не продукт промышленности они не могут так же быть причислены к плодампочвы, получаемые от нее трудами человека: Это дары природы!».
Обращает на себя внимание и тот факт, что в докладе было выражено понимание последствий отмены горной свободы. «Если вы предоставите землевладельцам разработку рудников, то тем самым провозгласите полный упадок горной промышленности, – говорил докладчик Д`Эперси, обращаясь к депутатам собрания, – предприятия обширных размеров стали бы невозможными, металлы поднялись бы в цене, мануфактуры уменьшили бы свою производительность, наша промышленная деятельность погибла бы, наши деньги перешли бы за границу и мы убедились бы слишком поздно в сделанной непоправимой ошибке. Все люди имеют на полезные ископаемые одинаковые права! Они могут принадлежать только всем, и нация имеет право ими распоряжаться, регулировать их употребление более просвещеннее, нежели частный интерес, она будет направлять пользование ими к общему благу. Сохраните за нею это право – и вы дадите твердое основание благосостоянию частному, как и общественному».
Революционный нажим был так силен, что, несмотря на такие категоричные формулировки, Национальное собрание утвердило другой проект закона, в котором говорилось о преимуществе владельца поверхности земли на недра, правда, с некоторыми оговорками. Но горная практика Франции с 1791 по 1810 годы выявила всю пагубность принятого закона, и в 1810 году, по воле императора Наполеона, был принят другой закон, который изменил права землевладельца на недра, вновь передав их государству. «Цель всякого горного закона, – говорилось в решении, – состоит в поощрении горной предприимчивости, а ничто не может служить для этого более действенным средством, чем представление искателям месторождений твердой уверенности в том, что в случае открытия они получат право разработки».
Аналогичные события произошли и в России, с той лишь разницей, что горная свобода, несмотря на восстановление Берг-коллегии указом от 19 ноября 1796 года, не получила полного и безусловного развития, как во Франции. В России проектом Горного устава 1807 года горная свобода была возвращена только на казенных землях. Кроме того, в документе содержались существенные оговорки, сводившие на нет само разрешение. От полного расстройства горного дела на частных заводах Башкирии в конце XVIII века спасло то, что благодаря 50-верстной окружности, отведенной к заводам, горнозаводчик являлся одновременно и землевладельцем. В своей заводской даче он мог без чьего-либо разрешения искать, копать и плавить металлы и минералы, но не более и не далее того. К тому же, учитывая медленную оборачиваемость капитала уральских заводов, которая происходила, по некоторым данным, от одного года до трех лет, свободных средств для геологической разведки и разработки новых месторождений было немного, что, в свою очередь, также сдерживало рост металлургического производства.
Реализация принципа горной свободы на казённых землях в условиях Южного Урала была затруднена тем, что казённых земель как таковых в Башкирии не было. Земля принадлежала или башкирам или горнозаводчикам. Правда, в отношении самих башкирских земель правительство неоднократно меняло свою политику, то объявляя их казёнными, то вновь признавая за башкирами право владения на «общих коренных основаниях вотчинного и крепостного права». Башкирские земли официально были объявлены казёнными в 1807 году указом Сената, но оставались таковыми только до 1832 года. Указом от 10 апреля 1832 года было решено «признать башкирцев владельцами всех тех земель, кои ныне бесспорно им принадлежат». Вышеперечисленные обстоятельства разрешений и запретов говорят о крайне изменчивой горной политике русского правительства не только в Башкирии, но и на Урале в целом.
Подводя итог истории строительства металлургических заводов в Южном Зауралье в период с 1744 по 1776 годы, следует особо подчеркнуть, что своеобразным плацдармом для горнозаводской колонизации Южного Урала послужил металлургический комплекс Среднего Урала, сформировавшийся в первой половине XVIII века. Несмотря на внешние препятствия (башкирская военная угроза, непоследовательная горная политика и т.п.), на Среднем Урале был накоплен богатый отечественный опыт строительства металлургических заводов, а также образованы частные промышленные капиталы, позволившие при определенной государственной поддержке продолжить расширение базы черной и цветной металлургии на юг, в районы Башкирии.
Берг-привилегия 1719 года оказала стимулирующее воздействие на частную инициативу, утвердив в горной практике право первого (горная свобода) и объявив принцип горной регалии (земные недра находились в полном распоряжении государства). Это уравняло возможности всех горнопромышленников перед законом вне зависимости от сословной принадлежности. За период с 1700 по 1734 годы на Среднем Урале было построено 30 металлургических заводов, причем 19 из них принадлежали частным промышленникам, и их число продолжало увеличиваться.
Наличие опытных национальных кадров, обученных за полувековой период русской горной истории, и привлечение отечественных частных капиталов в металлургическую промышленность позволили первому губернатору Оренбургского края И.И. Неплюеву в 1744 году предполагать, что строительством и содержанием металлургических заводов на территории Башкирии должны заниматься только частные лица. Убежденность и последовательность И.И. Неплюева в том, что поощрение частной инициативы в горном деле и создание максимально благоприятных условий для горной свободы в малонаселенной Башкирии путем принятия поощрительных законодательных актов приведет к положительному результату, возымели действие. Благодаря поощрительным указам, государственной технической поддержке и частной инициативе, горная промышленность на территории Башкирии начала быстро развиваться. Для упрощения процедуры право на строительство заводов разрешено было получать в губернской канцелярии, а с 1754 года в специализированном управлении – Горном начальстве, которое было открыто в Уфе.
Эту поощрительную политику в горном деле государственная власть России поддерживала и проводила с 1744 по 1776 годы. Ее результатом было создание на территории Башкирии 40 металлургических заводов с компактно проживавшим при них русским населением. Практически все эти заводы, за редким исключением, были построены в период 1744 по 1758 годы, то есть в период неограниченного действия горной свободы. Все они оказались чрезвычайно прочными в организационно-производственном отношении. Немногочисленные металлургические заводы, построенные на Южном Урале после принятия запретительного указа 1776 года, были построены на территории, отведенной горнозаводчикам с 1744 по 1776 годы.
Svistunov_V_Pervye_demidovskie_zavody_na_Yuzhnom_Urale.pdf
